CultToday.ru

Культура в жизни

• Новое
• Популярное
• Карта сайта
• Контакты
• Главная

Мутация русской науки в науку советскую

Культура в книгах / Наука под гнетом российской истории / Идеологические «особости» советской науки / Мутация русской науки в науку советскую

Страница 16

Рыков просто телеграммой взял да и снял с должности не-пременного секретаря Академии наук Ольденбурга и самолично же определил на этот пост В.Л. Комарова, активного деятеля ВАРНИТСО и вполне «послушного» советского академика. Вре-менно отстранили от дел президента Карпинского. А уже в 1930 г. «Академическое дело» приобрело подлинно ГПУ-шный размах. Арестовали академиков С.Ф. Платонова, Н.П. Лихачева, М.К. Любавского, Е.В. Тарле, профессоров А.И. Андреева, С.В. Бахрушина, В.Н. Бенешевича, Д.Н. Бенешевича, В.Г. Дружина, Д.Н. Егорова, П.Г. Васенко, Ю.В. Готье, С.В. Рождественского, Б.А. Романова, Н.В. Измайлова, В.И. Пичету, А.И. Яковлева и других ученых Москвы и Ленинграда. Академия наук была сломлена!

Но президент Карпинский большевикам оказался не по зубам. Слишком он был стар, чтобы гнуться, слишком мудр, чтобы не понимать бессмысленность подобного раболепия.

Еще продолжала свою варварскую «очистительную» миссию бригада Фигатнера, а Карпинский садится за стол и 10 октября 1929 г. пишет Луначарскому полное внутреннего достоинства письмо. Он дает понять наркому: ученые прекрасно знают, что такое “всякая революция”, они искренне признательны властям, что их хотя бы в живых пока оставили. И за то, мол, спасибо. “После Великой Французской революции, – пишет Александр Петрович, – Парижская Академия на некоторое время перестала существовать, и даже история ее и самой страны омрачилась казнью одного из величайших ее гениев, открыв-шего элемент, без которого ничто на Земле живущее не могло бы существовать. (В мае 1794 г. был гильотинирован, как откупщик, великий французский химик Лавуазье, открывший кислород. -С.Р.). Мы, академики, не настолько неблагодарны, чтобы не чувствовать к Вам особой признательности” .

Про недавно прошедшие выборы – ни слова. Но они не оставляли Карпинского в покое. Он прекрасно понимал, что выборы прошли строго по Уставу 1927 г. Но «нужные» коррективы в Устав внесли «наверху» с тем, чтобы надежнее обставить «осовечивание» Академии наук. Значит, если это – зло, то его надо устранить. И 19 ноября 1929 г. он представляет в Комиссию по пересмотру Устава Академии наук СССР свои соображения. Надеялся, что с его мнением все же посчитаются.

Карпинский просил закрепить в Уставе следующие положения: 1) право выдвижения кандидатов на академические вакансии должно принадлежать только научным и научно – техническим учреждениям, членам Академии наук, а также самим кандидатам (никакой общественности, к черту общественность -так и читается между строк); 2) право выбора в Академию должно быть отдано исключительно академическим собраниям, “без всяких посредствующих комиссий”; 3) “установить предельный жизненный срок для исполнения административных академических должностей” (70 лет); 4) Академия управляется Общим собранием с помощью избираемого им Президиума Академии, “в него не должны входить представители общественных организаций” .

Как и следовало ожидать, ни одно из этих предложений президента не было принято. Академия уже уютно умостилась у подножия коммунистического трона и конфликтовать с царем -партийцем не смела. Более подобных инициатив Карпинский никогда не проявлял.

Но в конце 1929 г. сделал такую запись: “Охрана и развитие научных и просветительских учебных учреждений является наиболее важной государственной задачей. Все остальное приложится. Без науки и просвещения самостоятельность страны, по многим неизбежным естественным причинам, пойдет на убыль” . Кому адресовал Карпинский эти слова – не ясно. В его архиве сохранились лишь черновые листки. Несомненно одно – это еще одна его реакция на разрушительное вмешательство большевиков в научную жизнь страны.

Президент Карпинский терпел многое. Он оказался буфером между властями, с открытым пренебрежением относящимся к независимости науки, и членами Академии наук, вверившими ему свою судьбу и полагавшимися на него как на гаранта, если не независимости, то хотя бы личной физической неприкосновенности. Он же уже ничего не мог им гарантировать.